Я вижу звезды...
Жил был обычный город, с обычными, безразлично погруженными только в себя обитателями. Под привычным ко всему небом можно найти не один такой город. Небо за время своей жизни успело увидеть если не все, то многое, теперь его трудно удивить. Даже безразличием. Но однажды в этом городе проснулся человек...
Люди они такие, им легче осознавать что-либо просыпаясь. Просто просыпаешься однажды, ощущая, как с сознания упали оковы, удивляясь, как не замечал всего этого раньше. Ведь было же...рядом...столько дней...лет...по крупице проникало в тебя с каждой секундой, изменяя изнутри, а полностью стало понятным только сейчас.
Человек проснулся, посмотрел новыми глазами на город, на небо и...и решил стать шутом. Вернее решил, оставаясь собой, сделать так, чтоб его признали шутом. Возможно потому, что новое сознание принесло мысль о том, что в этом городе можно полностью не боясь быть собой лишь если тебя признают шутом.
И он отважно завоевал это звание. Теперь можно было не скрываясь говорить всем правду в лицо в любой форме (особая привелегия шутов), вести себя как угодно и сколь угодно открыто, поддаваться настроению, иногда дарить людям радость, иногда заставлять о чем-то задуматься, селить искорки смеха в уставших и грустных глазах, быть непредсказуемым, вызывать недоумение и негодование.
Но в этом мире, под этим небом платить приходиться за все и всегда...даже за завоеванные звания. И шут заплатил.... Осталось слишком мало тех, кто видел его грусть, одиночество, сомнения, тревоги. Вернее видели многие, но по-настоящему понимали и верили, не считая это очередной проказой единицы. Большинство просто уже не могло его воспринять всерьез. Кто воспринимает всерьез шута? Ведь если это допустить, то надо будет признать, что он открыто говорит правду, а правда почти всегда режет уши. Не многие готовы на такие жертвы.
Шут это переносил. Он знал, что обрел больше, чем потерял. Он мог открыто позволить быть себе собой всегда и многое замечал при этом. То, какими смешными выглядят люди пытаясь иногда быть серьезными, а еще смешнее те, кто боятся быть смешными. То, что глупее всего выглядят именно те, кто старается показать себя умнее, чем есть на самом деле. То что уродливее всего выглядят те, кто старается приукрасить и возвысить себя за счет других. То, что на недостатки других указывают чаще те, кто им подвержен сам. И еще много-много всего.
Шут даже не заметил, как стал хранителем самой страшной тайны города: там все шуты, но многие боятся в этом признаться даже себе. Страх перед ценкой окружающих (явным или неявным приговором) мешает им быть собой. И город раскрыл ему эту тайну свободно, как и многие другие свои тайны, зная, что они будут надежно защищены. Ведь не многие способны поверить шуту.
Люди они такие, им легче осознавать что-либо просыпаясь. Просто просыпаешься однажды, ощущая, как с сознания упали оковы, удивляясь, как не замечал всего этого раньше. Ведь было же...рядом...столько дней...лет...по крупице проникало в тебя с каждой секундой, изменяя изнутри, а полностью стало понятным только сейчас.
Человек проснулся, посмотрел новыми глазами на город, на небо и...и решил стать шутом. Вернее решил, оставаясь собой, сделать так, чтоб его признали шутом. Возможно потому, что новое сознание принесло мысль о том, что в этом городе можно полностью не боясь быть собой лишь если тебя признают шутом.
И он отважно завоевал это звание. Теперь можно было не скрываясь говорить всем правду в лицо в любой форме (особая привелегия шутов), вести себя как угодно и сколь угодно открыто, поддаваться настроению, иногда дарить людям радость, иногда заставлять о чем-то задуматься, селить искорки смеха в уставших и грустных глазах, быть непредсказуемым, вызывать недоумение и негодование.
Но в этом мире, под этим небом платить приходиться за все и всегда...даже за завоеванные звания. И шут заплатил.... Осталось слишком мало тех, кто видел его грусть, одиночество, сомнения, тревоги. Вернее видели многие, но по-настоящему понимали и верили, не считая это очередной проказой единицы. Большинство просто уже не могло его воспринять всерьез. Кто воспринимает всерьез шута? Ведь если это допустить, то надо будет признать, что он открыто говорит правду, а правда почти всегда режет уши. Не многие готовы на такие жертвы.
Шут это переносил. Он знал, что обрел больше, чем потерял. Он мог открыто позволить быть себе собой всегда и многое замечал при этом. То, какими смешными выглядят люди пытаясь иногда быть серьезными, а еще смешнее те, кто боятся быть смешными. То, что глупее всего выглядят именно те, кто старается показать себя умнее, чем есть на самом деле. То что уродливее всего выглядят те, кто старается приукрасить и возвысить себя за счет других. То, что на недостатки других указывают чаще те, кто им подвержен сам. И еще много-много всего.
Шут даже не заметил, как стал хранителем самой страшной тайны города: там все шуты, но многие боятся в этом признаться даже себе. Страх перед ценкой окружающих (явным или неявным приговором) мешает им быть собой. И город раскрыл ему эту тайну свободно, как и многие другие свои тайны, зная, что они будут надежно защищены. Ведь не многие способны поверить шуту.